Литературная гостиная

«Вот такая правда жизни». Встреча с лауреатом Нобелевской премии Светланой Алексиевич

Центральным событием проходившего в Загребе с 5 по 11 сентября «Фестиваля литературы» стала встреча читателей с лауреатом Нобелевской премии Светланой Александровной Алексиевич. Все 5 книг белорусской писательницы и борца за права человека и демократию художественно-документального цикла «Голоса утопии»: «У войны не женское лицо», «Цинковые мальчики», «Чернобыльская молитва», «Время секонд хэнд» и «Последние свидетели» переведены на хорватский язык.

В зале не было свободного места. Весь читающий Загреб пришел, чтобы послушать человека, который получил Нобелевскую премию, согласно формулировке Нобелевского комитета, «за многоголосое звучание её прозы и увековечивание страдания и мужества».

К сожалению, из полутора часов треть заняли рассуждения модератора, известного хорватского писателя и колумниста Миленко Ерговича, треть – концерт талантливой джаз-исполнительницы, но совершено не нужный с точки зрения траты времени. Из оставшихся минут сорока Светлана Алексиевич в основном отвечала на вопросы, связанные с минской революцией, и всего лишь пара вопросов были непосредственно связаны с ее книгами. Посему, чтобы пополнить картину пребывания нобелевского лауреата в Загребе, пришлось обратиться и к другим источникам – интервью, которые она дала хорватским СМИ.

Можно сказать «спасибо» центральному телевидению, что догадались спросить, почему интервью Алексиевич брала в основном у женщин. А ответ действительно интересен.

По словам Светланы  Александровны, на это повлияло ее послевоенное детство, которое проходило в селе у бабушки, где кроме ее отца и нескольких глубоких стариков, не было ни одного молодого мужчины. Она выросла в женском окружении, видела, как все несли на себе женские руки и женские плечи. Отсюда желание рассказать правду с позиции обычных женщин, открыть миру их страшные судьбы и рассказать, что есть и другая, неофициальная, история, о которой предпочитали молчать во времена СССР.

Интересен и ответ на вопрос, как ей удалось собрать столь богатый материал. Оказалось, что над одной книгой Алексиевич работала 7 лет, а над книгой «Чернобыльская молитва» — 11, а весь цикл «Утопия» писался 35 лет.

Алексиевич:

«Любой мой разговор начинается с того, что я продираюсь через толщу банальности, срываю ее с человека. И это сумасшедшая работа. Иногда целый день сидишь ради пары фраз. Потому что наш человек — заложник своего времени, заложник культуры насилия, ему очень сложно вырваться. Только страдания выносят человека за эти берега.

Я не выясняю отношений со своими героями. Не могу себе это позволить. Я могу только продолжать делать свою работу. Так, как я ее понимаю. Можем ли мы их судить? Что мы знаем о них, о их пределах? А о своих? Сейчас легко быть милыми и пушистыми, а тогда, во время войны… В моих книгах просто нет места моральной оценке. Это невозможно.

У Даниила Гранина и Алеся Адамовича в «Блокадной книге» есть история мальчика. Он пишет: сегодня умерла мама, умер братик, потом сестричка, потом дедушка. Умерли все родные, он остался один в доме. А рядом живет какая-то нехорошая женщина, то ли бандитка, то ли проститутка. И у нее часто пахнет едой, а однажды он даже видел полкотлетки. Она куда-то ушла, и ее не было 2-3 дня. И вот он в письме долго обсуждает, взять ее или не взять, — видимо, перед смертью, потому что письмо обрывается. Можно ли взять еду у ужасной женщины, противной всем его убеждениям? Я-то убеждена, что поставить жизнь и котлетку на одни весы нельзя ни при каких условиях. Но это я и сейчас.

Чтобы по-новому услышать, надо по-новому спросить. И быть очень дружески настроенным, потому что у каждого человека есть своя тайна. То, что он никому не рассказывает, — ни друзьям, ни родным. И иногда мне даже признаются: «Господи, я это не то что никому не говорил — я не думал, что это помню!»

Я же немножко психотерапевт. Мне можно рассказать что угодно. Испугать меня сложно, цензуры у меня нет. Цензурой может быть только мое собственное незнание — когда я не догадываюсь, что человек может быть таким. Или что можно копать дальше в этом направлении и на что-то наткнуться. Иногда из-за усталости я готова наткнуться на саму себя и этим удовлетвориться.

Нет, мир не так легко познаваем. Его нельзя взять силой. И я, к сожалению, не суперженщина. Я просто сажусь и говорю обо всем на свете, без подготовленных вопросов. Случайное течение разговора обеспечивает большую свободу. Ты больше готов к неожиданностям, готов принять чужой поворот мыслей. Разговор может уйти в совершенно неожиданную сторону. Если жестко выспрашивать, какая-то часть жизни для тебя просто не откроется.

Вот такая правда жизни. Просто надо ее подать так, чтобы не оттолкнуть читателя. Понимаете, в рассказывании ужасов есть предел, после которого ты просто не будешь читать. Это очень важно. У меня нет и не было задачи собрать побольше кошмаров. У нас просто такая история, что зайди буквально в любую семью и услышишь такое.

Надо найти очень сложный баланс, рассказывая такие вещи. Соцреалисты гнули в одну сторону, в идеализацию. А реальный человек, к сожалению, вовсе не так хорош. Как говорил Мамардашвили, человек — та еще скотинка. Его страдания, как и его падение, многомерно. Тот мальчик, спасшийся от расстрела, потом в составе партизанского отряда будет поджигать семью полицая в его собственном доме. Это что-то вроде бабелевской «Конармии» — предельная жестокость. Важно рассказывать обо всем. И все-таки при этом важно остаться на стороне добра. Не просто сообщать про кошмар жизни.

Я 40 лет прожила в полицейском государстве, а потом пришел 91 год, и я хорошо помню, как мы были счастливы, кричали «свобода», «демократия», мы кричали слова, смысла которых не понимали, мы не могли их наполнить исторической памятью, ни у наших родителей, ни тем более у нас не было того материала, которым бы мы могли это наполнить».

Светлану Алексиевич иногда упрекают, что в ее книгах нет «ее голоса». Этот вопрос повторил и Ергович, на что получил ответ:

«Если внимательно читать мои книги, то можно услышать мой голос в монологах моих героев. Это ведь именно я выбираю их, даю им возможность выговориться, облекаю слова в форму. Меня упрекают, что у меня нет сюжета. Да, это не сюжет как в «Войне и мире», мой сюжет расходится концентрическими кругами, расширяясь от центра, вбирая новых и новых персонажей.

Это именно то, чем я занимаюсь, — даю каждому выговориться. Мне часто говорят, что меня мало в моих книгах, а я всегда отвечаю, что рядом с таким материалом любой текст проиграет. Будешь ли ты рядом с ними умничать или перед ними преклоняться — все равно не окажешься им равен. И только поставив эти разные правды рядом, можно получить совершенно новый текст, который вы сами не сделаете. Неважно, умный вы или глупый, — эти пересечения может сделать только живая жизнь».

Был на встрече затронут и вопрос «обыденного» героизма. Ведущий говорил о книге «Чернобыльская молитва», о семи работниках электростанции, которые вручную закрыли шлюзы с водой и ценой своих жизней практически спасли Европу от ужасающего взрыва. Кто сегодня в Европе знает их имена, знает об их геройстве?

Алексиевич: «Что вообще можно назвать героизмом? Вот вам пример. Я ездила в Чернобыльскую зону вместе с журналистами из Японии и Германии. Местные жители, которые решили остаться в своих домах, встретили нас радушно. Много с нами общались, а потом пригласили нас в дом отдохнуть и перекусить. Японские журналисты достали свои бутерброды и термоса и стали есть. Учитывая, что мы находились в зоне радиации, это было разумно, но я представила себе, как они, эти простые женщины, готовились к нашему приезду, как это готовили на свою скудную пенсию, и я ела. А ведь у меня тогда была маленькая дочь, что будет, если со мной что-то произойдет? Это героизм? Понятие героизма вообще весьма растяжимо. Героизм можно встретить на каждом шагу, а оказывается, что человек просто добросовестно делает свою работу».

О том, что она описывает в своих книгах:

«Это параллельная история, это не история нации и народа, как ее учили в школьных учебниках, это история, которую написали живые свидетели. Я это называю необработанная. Дело в том, что люди с образованием в больше мере подвержены обработке, они думают и говорят так, как «правильно». Простые деревенские люди необработанные, они говорят о том, что сами пережили и в основном не умеют выдумывать и приукрашивать. Естественно, многие из образованных людей живут сознательно. Они  способны себя защитить, способны понимать, что происходит вокруг. А большинство людей просто несет потоком, и они живут в банальности».

Самую лучшую оценку этой встречи со Светланой Алексиевич дала Мария Хаирова в своем блоге на Фейсбуке:

«На встречу я пошла, чтобы постараться понять и посмотреть своими глазами на эту женщину. К сожалению, ведущий с хорватской стороны был ужасен, задавал полностью не нужные вопросы, замолкал на полфразы и вообще производил впечатление пьяного человека.

Светлана Алексиевич и внешне такая же, как ее книги, простая, непритязательная, с тихим голосом. Её слова не взрывали мозг, не заставляли задуматься о смысле жизни. Всё очень приглушенно, спокойно.

Основные вопросы были, к сожалению, про Лукашенко и белорусскую революцию. Ничего нового по этой теме Светлана сказать не могла, тут и так всё понятно.

Последний вопрос меня порадовал. О том, будут ли книги с её голосом, где слышен автор, а не многочисленные свидетели. И ответ мне был интересен. Алексиевич вспомнила своего ментора Адамовича, который писал о блокаде. Там авторские комментарии к свидетельским заметкам казались лишними. Ничего не может быть сильнее слов человека, который это пережил (или не пережил, но успел записать). И тут я очень согласна. Писательница рассказала, что она встречается с сотнями людей, озлобленными, сломленными, сильными и слабыми, и их слова пропускает через себя, создавая структуру книги так, что это и получается ее, авторский, комментарий. Так создана и "Чернобыльская молитва", и "Цинковые мальчики".

А я под впечатлением нескольких её последних слов купила книгу "Время секонд хэнд. Конец красного человека".

И уже прочитала половину. Это книга о нас с вами. О нас, о наших соседях, друзьях, родителях. О последней исчезающей популяции хомо советикус. Советский человек — это единственное, что осталось от развалившегося Советского Союза, новый тип людей, выведенный за 70 лет огромного эксперимента. Теперь мы все живем в разных государствах, говорим на разных языках, но нас ни с кем не спутаешь, узнаешь в толпе.

Несколько лет Алексиевич ездила по всему бывшему СССР и собирала эти рассказы. Как она пишет во введении, мы не похожи на других людей: у нас свой словарь, свои представления о добре и зле, о героях и мучениках. Конечно, тут нет ничего нового, она не открывает нам нечто неведомое. Но интересно прочитать систематизацию, так сказать, нашей жизни.

О том, как по-разному мы понимали свободу, как были не готовы, как до сих пор не знаем, что с ней делать. И наши дети, выросшие на другой планете, уже не так пугаются социализма/коммунизма, да и мы сами многое переоценили, изменились с того времени конца 80-х, когда свобода опьяняла, а лозунги вызывали отрыжку.

Алексиевич выделяет 4 поколения хомо советикуса: сталинское, хрущевское, брежневское и горбачевское. Мы были тем, последним. Идеи коммунизма уже истрепались, пассионарность, а вместе с ней и колоссальные жертвы, ушла, было постное время кремлевских старцев. И для нас крах идеи был ожидаемым и желанным. Но мы не знали, что и как делать после него.

На смену устаревшим лозунгам пришла идея наживы, бездуховности, денег с одной стороны и обнищания с другой. Люди перестали читать книги, беседовать на кухнях о смысле жизни, потому что смыслом жизни стали заработки.

За 20 лет дикого капитализма выросшее новое поколение сформировало запрос на Советский Союз. На культ Сталина, на сильную руку. И Путин прекрасно это чувствует и отвечает на этот запрос общества. Идёт откат назад, стала модной советская символика, Сталин популярен среди молодежи.

Собирая свои свидетельства нашей с вами советской жизни, Алексиевич оставляет нам воспоминания о том, как всё было. Как мы чувствовали, жили, мечтали. И сравнивает за нас с тем, что стало.

Нет, это совсем не ностальгия. Но и отбрасывать полностью всё, что было в СССР, тоже не стоит.

Пару цитат:

«Кухня у нас — это не только место для приготовления пищи, это и столовая, и гостиная, и кабинет, и трибуна. Место для коллективных психотерапевтических сеансов. В девятнадцатом веке вся русская культура жила в дворянских усадьбах, а в двадцатом — на кухнях.

Полстраны мечтает о Сталине…Если полстраны мечтает о Сталине, то он обязательно появится, можете не сомневаться.

Мое поколение выросло с папами, которые вернулись или из лагерей, или с войны. Единственно, о чем они могли нам рассказать, так это о насилии. О смерти. Они редко смеялись, много молчали. И пили… пили… В конце концов спивались.

В 1991 году было счастливое время! Мы верили, что завтра, буквально завтра начнется свобода. Начнется из ничего, из наших желаний.

Нам казалось, что свобода — это очень просто. Прошло немного времени, и мы сами согнулись под ее бременем, потому что никто не учил нас свободе. Учили только, как умирать за свободу.

И вот она. Такую ли мы ее ждали? Мы были готовы умереть за свои идеалы. Драться в бою. А началась чеховская жизнь. Без истории. Рухнули все ценности, кроме ценности жизни. Жизни вообще.

Свобода оказалась реабилитацией мещанства, Свободой его величества потребления. Тоска об идеале осталась... Я описываю не идею как таковую, а метафизическую трагедию человеческой жизни, которая оказалась в этих жерновах.

Народ пошел в церковь, потому что стало страшно!»

Можно ли к этому что-то добавить?

18 сентября 2021г.

 Главная     Наверх      Версия для печати

Николай Воронцов ПАМЯТИ ЛАРЫ УРБАН Звуки голоса Лары все еще бродят над Петербургом и Одессой, ее имя осталось на изданных книгах, улыбка на фотографиях, мысли о ней в кругу близких людей, с кем она себя чувствовала спокойно и хорошо. «Порядочность ценится только порядочными людьми», – любила она повторять! читать далее...

«Тебе, Россия, посвящаю...» Группа Культура КСОРС Хорватия пригласила всех желающих принять участие в творческой акции, посвященной Дню России - попробовать себя в роли поэта и сердечно, простым языком, передать всю палитру ощущений, которые посвящены красотам, величию и любви к родной земле, имя которой — Россия. читать далее...

«Женщины Великой Отечественной войны» В нашем журнале есть традиция в номере, который выходит в период празднования Дня Победы давать материалы, которые рассказывают о неконвенциональных темах, связанных с Великой Отечественной Войной. В своей книге «Женщины Великой Отечественной войны» Нина Петрова рассказывает о женщинах, вернувшихся с войны. Эту завесу приоткрыли только в 90-х годах. читать далее...

Татьяна Лукина. Русский мир Мюнхена до «Перестройки» С русским миром Мюнхена я по-настоящему столкнулась, прожив здесь уже несколько лет. Вначале круг моих знакомых, не считая родственников, состоял из немецких коллег по работе в кино и однокурсников по мюнхенскому университету. И только по окончании четвертого семестра театроведческого факультета, в гостях у одного французского кинопродюсера я познакомилась с Николаем Воронцовым – сегодняшним распорядителем мюнхенского фонда композитора Александра Глазунова, который и ввел меня в русский мир Мюнхена начала 80-х годов 20-го столетия. читать далее...

Есения Булулукова. Где родился, там и пригодился? Привет! Меня зовут Булулукова Есения, я переводчик, и 2 года назад мной было принято решение переехать на постоянное место жительство в Хорватию. И, казалось бы, это же Хорватия! Адриатическое море! Солнце! Морепродукты! Изобилие фруктов! Но... Не стоит путать туризм с постоянным местом жительства. читать далее...

Ирина Хутинец. Девочка с солнечной улыбкой Начну с простого вопроса: «У кого-нибудь есть приятель, друг, подруга с синдромом Дауна? А у ваших детей?» Какое-то уверенное «нет» просто витает в воздухе. Я его чувствую. Мое поколение таких людей не видело. Государство позаботилось. Нас учили крепкой интернациональной дружбе, а про существование детей, физически отличавшихся от нас, мы просто не знали. читать далее...

Ivan Golubničij „Moj cilj – horizont“ Pogovor Vladimir Visocki jedna je od najblistavijih i, kako se danas uobičajilo govoriti, najznačajnih figura ruskog sovjetskog kulturnog života. Sigurno ne postoji ni jedan čovjek koji se, proživjevši tako kratak život od tek 42 godine, bavio tako velikim brojem aktivnosti, kao što su kantautorska pjesma, poezija, kazalište, film; i nije se time samo bavio nego je, za svoj rad na tim područjima, dobivao široko, doista svenarodno priznanje i ljubav. читать далее...

Владимир Высоцкий. У моря Эта история случилась в Югославии, в этом сказочном уголке земли, в городке, который называется Дубровник. Был конец сентября - золотое время для всех, любящих одиночество отдыхающих, да и для жителей, потому что волны туристов схлынули в Италию, Германию, Францию и Россию и восстановилось подобие покоя. Даже музыка из ресторана звучала мягко и сентиментально. читать далее...

На смерть штутгартского архиепископа Агапита Агапит, рождённый во Франкфурте-на-Майне, в семье русских эмигрантов, был очень светлым и отзывчивым человеком. Пришёл сразу по моей просьбе. С тех пор прошло почти четверть века. 28 мая 2020 он отошел в мир иной. Царство ему небесное! читать далее...

Юлия Тодорцева Как бы безнадежна ни была ситуация, конец у нити всегда где-то есть читать далее...

Наталия Воробьева Хржич. Зарисовки Холод… Он сковывает мысли, ледяными жгутами опутывает тело. Возможность думать исчезает, тихо тает в белом равнодушном мареве, осторожно обволакивающем, сулящем долгожданный покой. читать далее...

Ирина Хутинец. Наступит ли завтра? Зимние коричневые листья невесело шуршат под ногами. Мы с кошкой прогуливаемся по лесу. Неожиданно вижу притаившуюся рысь. читать далее...

< Предыдущая  |  Следующая >

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 |